«Все нормально, у меня нет ноги»
Светлана описывает себя как «женщину почти средних лет» в браке с офицером. Вместе с мужем они «сменили четыре города, восемь квартир, родили детей, раз десять почти развелись, одиннадцать раз помирились, все как у людей». В 2022 году муж ушел на СВО. Там он потерял стопу, но вернулся живым. С этого момента Светлана регулярно ведет анонимный Telegram-канал, где рассказывает о жизни в военном городке, о себе, о детях, а главное — о восстановлении мужа после тяжелого ранения, чтобы помочь таким же семьям. С разрешения автора «Лента.ру» публикует фрагменты ее дневника.
«Стою посреди парка и рыдаю»
Когда ранило мужа, я искала по крупицам информацию, чтобы поддержать себя. По форумам, на YouTube, гуглила, в Telegram даже по каналам лазила и в поиске вбивала «ампутация», «протез» и любые слова, которые относились к больной теме. Искала, чтобы почитать, посмотреть, перенять чужой опыт — как это было у нее? У него? Что они думали, чувствовали, когда узнали, что самый близкий человек потерял часть тела?
Но вот верите — ни-че-го не нашла! Поэтому, когда все устаканилось, зажило в прямом и переносном смысле, я решила написать о своих переживаниях. Вдруг это кому-то поможет и поддержит. Поэтому, если у вас есть подруги, знакомые, которые ждут с войны мужа/брата/отца, поделитесь с ними моей историей — вдруг им это нужно? Мне было нужно.
Когда я узнала о том, что муж потерял ногу, для меня это был шок, жизнь реально разделилась на до и после. Не в момент, когда мне об этом сказали, а в течение нескольких дней потихоньку развалилась
Когда мне позвонили, я была в гостях, мы с подругой гуляли в парке с детьми, был прекрасный погожий денек, день памяти святых Петра и Февронии. Контрнаступление в Запорожье было в самом разгаре, но я была как-то спокойна — муж уже год на тот момент был в командировке, к тревогам было что-то вроде иммунитета. Ничего же за год не случилось, почему сейчас должно что-то случиться? Самое плохое позади — муж уже был ранен до этого, пронесло же! Снаряд, мол, дважды в одну воронку не падает, уже зацепило его и вроде как уже больше не будет.
Письма участникам военной операции на стене полевого госпиталя
Фото: Анатолий Жданов / Коммерсантъ
И странно, когда у мужа шла самая заруба, я, оказывается, в этот самый момент подруге говорила: слушай, у меня такое чувство, что ничего с ним не случится, все будет нормально! И вот мы шли по парку, и мне звонок с незнакомого номера, с которого сообщают, что муж в госпитале, ранение в ногу и руку, но все нормально, делают операцию, все собирают. Сообщают, куда его дальше, скорее всего, повезут. Сообщают все без подробностей — «сами ничего не знаем».
Я в этот момент начинаю рыдать, хотя еще ничего не понятно — все у мужа на месте или нет. И вот я стою посреди парка и рыдаю, мне прям стыдно за свою реакцию, я вообще такого от себя не ожидала, обычно я сдержанная, тем более при детях. А тут, как в сериале, рыдаю в трубку.
Меня пытаются утешать — мол, самое главное, что живой, уже эвакуировали, медики им занимаются. Позже сам вам позвонит! И все — с того момента я в прострации. Чувства смешанные: с одной стороны — чувство, что конкретно для нас ***** [СВО] позади, с другой стороны — тревога от неизвестности, миллион вопросов… Я уже ничего вокруг не видела и не слышала, боялась только, как в таком шоке поеду за рулем с детьми 150 километров домой.
Проехала кое-как, друзья и родственники как почувствовали — пишут, друг другу передают эту новость, звонят мне за комментариями, так сказать. Вечером позвонил с незнакомого номера муж. Этот момент я, без преувеличения, не забуду никогда, наверное.
Он разговаривал металлическим голосом, сухо отвечал на вопросы. Сказал, что лежит на аэродроме, ждет вертолета, весь замаринован в промедоле… Я спрашиваю: «Ну как ты? Что там?» А он отвечает: «Все нормально, у меня нет ноги». Я говорю: «Как нет ноги?»… А он металлически отвечает: «Ну это как есть, только наоборот»
«Пахнет лекарствами, едой и казармой»
Утром проснулась — и мысль как молния: это не сон, это все случилось с нами… И опять прострация. Все мимо меня — дети, быт, все. Позвонили, сказали, что привезли в госпиталь в 50 километрах от дома. Надо собираться! Надо собрать ему вещи, а я ничего не могу сообразить — куда идти, что покупать… Понеслась, купила баранину и картошку, стала готовить. Остальное заказала во «Вкусвилле»: мыльно-рыльные и всякие ништяки на перекус.
Фото: Алексей Никольский / РИА Новости
Вот пишу, а меня трясет, хотя мне казалось, что все уже позади и я спокойно об этом вспоминаю. Кое-как, не соображая, собрала всякого две сумки китайские в клеточку. Детей — к подружке. Подруга плачет, остальные подружки плачут.
Затащила сумки в машину, поехала в госпиталь. Приезжаю — паспорт, пропуск, поругалась с охранником, что не дал тележку довезти сумки до отделения, все как во сне. Оказалось, сумки надо было оформить и за ними придет санитар из отделения.
Пошла туда, куда отправили, захожу в корпус, поднимаюсь в отделение, ищу палату. Иду по коридору, а сердце лупит, аж в голове отдает. Вот палата, вот дверь, захожу и вижу: головой к двери лежит, весь в трубках, капельницах… Я зову его по имени из коридора, поворачивается — не он! Другой парень, весь обожженный, в каких-то проводках… У меня аж сердце ухнуло.
Медсестра говорит, что мужа увезли в другой корпус. Иду искать дальше. Не знаю, как я нашла, потому что, с одной стороны, я бежала как оголтелая, а с другой — как во сне.
Иду по другому уже отделению — вот коридор, вот палаты, ищу нужную. Вот и она. Вижу дверь, а зайти боюсь! Остановилась на долю секунды и захожу. Запах госпиталя я тоже запомню навсегда, наверное. Пахнет лекарствами, едой и, наверное, казармой. Мне кажется, так пахнет в казарме. И как будто домом, потому что ощущение, что люди в палате уже долго, обжились как будто. И жарко, потому что на дворе июль.
Забегу вперед: в отделении приятно, насколько может быть приятно в том месте, где столько боли. Чисто, уютно даже. Медсестры улыбчивые, санитарки добрые.
Чтоб вы понимали, медсестры повесили в коридоре шуточный знак «Ограничение скорости 5 км/ч», чтоб парни не гоняли на колясках
Санитарка регулярно возит с дачи ребятам рукколу и салат с грядки. Санитар Борис, молодой срочник, заходит в палаты просто так, поболтать, проведать ребят. Раз в несколько дней заходит батюшка в каждую палату, просто пообщаться. Но это я все увидела и осознала потом, а в первый раз...
Вижу мужа, он лежит, смотрит телевизор. Меня еще не видит, весь перебинтованный, в бетадине, нестриженый, небритый, взъерошенный, худой и бледный. Сразу мысль: сколько же он пережил за последний месяц с этим контрнаступлением и за те полгода, что мы не виделись! Перевожу взгляд на ноги: одна знакомая, обычная нога, а другая — чуть короче, в бинтах и каком-то йоде. Новое шокирующее открытие, но в тот же момент как будто отпустило: уже увидела, уже не страшно.
Муж замечает меня, секунду смотрит и улыбается той же самой улыбкой, что и всегда. И меня отпускает, пружина разжалась, я легла рядом и полились слезы, слезы… Улыбаюсь и реву буквально две минуты
А дальше — как дела, осторожный улыбчивый разговор… Разглядываю — все тот же. И все, для меня перестает существовать факт отсутствия ноги. Все — вот он, все тот же, так же улыбается, так же шутит! Я опять воспринимаю мужа в целом, а не мужа и его ампутированную ногу.
И что интересно, до сих пор такое ощущение, как будто и не было ранения, все как раньше, только с поправкой на палочку или костыли, потому что протеза еще нет. Но между июлем [2023 года] и сегодняшним днем — целая пропасть этой самой «кривой горевания» из психологии. Пропасть, потому что она имеет форму буквы U, где есть неадекватный подъем в начале, дно принятия и депрессии в середине и смирение, а затем подъем в конце. Но это уже будет другая история.
А баранину муж с соседом, блин, так и не съели. Потому что один без ноги, а другой без руки, а попросить санитара подогреть ее они не додумались. Пришлось им потом бургеры привезти.
«Просто замкнулся и все»
Писать про мужа я считаю неэтичным, я пишу только про себя в этой истории, а 70 процентов остается за кадром.
Итак, что было дальше. Была как раз та «кривая горевания», про которую я упоминала. После первой встречи все участники были на жестком подъеме: да фигня! Да вот Ник Вуйчич вон чего! А Костомаров-то вон чего! Да люди и с протезами бегают, прыгают, Олимпиаду выигрывают! Только надо крутой протез, сейчас вот я позвоню в самую крутую компанию протезную и что-нибудь у них спрошу, они все расскажут, и протез мы сделаем и будем жить дальше как ни в чем не бывало.
Так-то оно так, но одно дело — думать об этом в состоянии шока, а другое — сначала пройти все стадии горя: отрицание, гнев, торг, депрессия, принятие и все вот это.
Работа медицинского отряда в тылу южного сектора зоны СВО
Фото: Сергей Мальгавко / ТАСС
Про Ника Вуйчича — это стадия отрицания: мол, ничего такого не произошло, все поправимо. Отмечу, что ощущения, о которых я пишу, это общее ощущение среди близких нашей семьи, но у меня и, естественно, у супруга они происходили ярче всего.
Спустя недели три ежедневных поездок в госпиталь, когда уже пришло осознание, усталость от больничных стен, от инвалидной коляски, нас накрыло. Почему это с нами? Неужели это теперь наша реальность: коляски, костыли? А как теперь переделывать квартиру — устанавливать поручни, расширять проходы дверные? Что делать вообще? Как жить?
Спойлер: ничего делать не понадобилось, муж быстро встал на костыли, сначала подмышечные, а потом подлокотные и очень мобильно передвигался, приноровился.
Этот острый период, как мне помнится, продлился около трех недель, с мужем было тяжело общаться, на какое-то короткое время он замкнулся, был прям черный. Мне было больно за него, поддержку он особо не принимал, наверное, как и большинство мужчин в таких ситуациях. Просто замкнулся и все. Я понимала, что у него и у меня важный период сейчас: неофитский оптимизм иссяк, и до нас дошло.
Как я уже говорила, длилось это не так долго, жизнь все равно взяла верх, и мы потихоньку стали привыкать к переменам. Муж отошел, я тоже потихоньку, жизнь пошла своим чередом: он — в госпитале, я — навещаю.
Так прошло месяца три, и супруга перевели в другой филиал на реабилитацию. Филиал больше был похож на санаторий, и туда можно было с детьми и вообще на выходные отпускали домой. Наверное, это был момент, с которого стало все выправляться.
«Тот же папа, только на коляске»
Больше всего я переживала за реакцию детей на то, что у папы поменялось тело, что ему нужны будут вспомогательные девайсы, чтобы ходить. Я долго их готовила, объясняла, как выглядит культя, вот прям показывала локоть или колено и говорила: «Это будет выглядеть примерно так». Показывала картинки протезов, даже собачьих — такие существуют, оказывается.
Объясняла, что мы ставим протезы зубов, чтоб жевать, что протез — это дополнительная подпорка, чтобы ходить, рассказывала, как люди раньше жили, когда протезы не придумали.
Старший ребенок боялся прям до ужаса! Его пугали ампутации, протезы, особенно после того, как мы в магазине увидели мужчину с бионическим протезом: черная шевелящаяся железная рука. Да я сама в детстве, помню, боялась такого.
Но после первой встречи с папой все страхи как рукой сняло. Вот прям в первую минуту! Как и у меня было. Тот же самый папа оказался, только пока на коляске. Момент встречи в госпитале был трогательный до слез, как в фильмах.
Фото: Кирилл Кухмарь / ТАСС
Какое-то время они переживали, что папа «не такой», но мне удалось убедить их вроде, что папа не просто «такой», а гораздо лучше! Ну и все, потом его отпустили на выходные, пришлось быстро освоить костыли. В первые же выходные мы почему-то пошли в цирк. Не спрашивайте почему, странное решение, согласна. Муж захотел сходить куда-то с детьми. Первый раз вышел в свет за миллион лет, ему очень понравилось, но он чудовищно устал, конечно, и от костылей — аж гематомы были с непривычки. Но я считаю этот день началом возвращения к жизни.
«Слишком молоды, чтобы их жалеть»
Хочу поговорить о самооценке раненых ребят, особенно тех, кто получил серьезные увечья: ожоги лица, потерю конечностей. Я не могу представить, что чувствует мужчина, потерявший ногу или руку, например, или с обожженным лицом. Могу предположить, что это смесь беспомощности, чувства неполноценности, возможно, ощущение, что ты теперь не такой сильный, как другие. Наверняка это очень мучительные ощущения для мужика.
Думаю, нам нужно воспитывать в себе новый взгляд. Мне кажется, что самооценка наших мужчин очень зависит от нас, женщин, от нашей интерпретации их нового облика, прежде всего внутренней — у себя в голове.
Сейчас я хочу, чтоб вы правильно меня поняли, я напишу о своем опыте не с целью «посветить трусами», а чтобы донести мысль. Например, когда муж не мог первое время сам мыться, я ему помогала, и у меня в голове возникла аналогия, как наложницы мыли знатных римлян, когда они возвращались с войны. Я это озвучила, и муж прям расплылся. Я поняла, что ему зашло такое сравнение: я мою его не потому, что он, бедный, сам помыться не может, а потому, что женщина помогает ему — воину.
Или сейчас я говорю иногда, что он похож на крутого пирата со своими ранениями. На пирата, который вышел из какой-то жесткой передряги. Я тоже реакцию увидела интересную: он не ожидал такого сравнения, и оно прям понравилось. И в этом есть что-то сексуальное даже — надеюсь, вы правильно меня поймете. В этом, по-моему, есть большой ресурс для женщин, чтобы еще сильнее уважать мужа, а не жалеть
Я не притягиваю за уши эти аналогии, я так чувствую. Потому что парни слишком молодые и цветущие, чтобы их жалеть. У нас сейчас будет много таких ребят. И надо научиться их не нажаливать, а воспринимать как крутых — опытных берсерков, которые прошли горнило войны. Так оно и есть! И я думаю, что их ранения — это показатель смелости, опыта, за это можно уважать, и они имеют полное право чувствовать себя равными с другими и даже немножко круче. Потому что у них за спиной такая боль, которую они вытерпели, столько мыслей, которые они передумали, что у них есть чему поучиться.
«Культю нужно доделывать»
Ура! Мужу привезли основной протез! Привезли, заметьте, на дом! За 150 километров! Учитывая, что протезную компанию назначало МО РФ, справилась она прекрасно. У меня почему-то было убеждение, что хорошее можно сделать только за свой счет.
Но тут — и качество работы, и качество коммуникации, ну прям молодцы! Протезист всегда был на связи, видно, что он был заинтересован от души, чтоб сделать получше. Приезжал на примерку на дом, хоть и муж у меня за рулем.
Денег выдали из бюджета более чем достаточно. Из выделенной суммы на остатки мужу сделали всяких стелек и еще кучу всякой всячины, я еще не знаю, как она называется. Реально от души! Другое дело, что муж пока не может пользоваться протезом, потому что на культе разошелся рубец, но это тонкости, которые не предугадаешь. Все-таки человеческое тело — тонкий инструмент, никто не знает, как оно себя поведет со временем. Теперь в госпитале будут придумывать, как поправить.
Фото: Александр Река / ТАСС
Поэтому те, кто ждет протеза: будьте готовы, что культю нужно будет доделывать, такое бывает. И будьте готовы к тому, что протез сделают, скорее всего, хороший, и вообще сотрудничество с протезной компанией будет неожиданно приятным. Откровенно плохих отзывов мы слышали один-два, это скорее исключение.
«Прячут на дно»
Приходил в гости товарищ мужа, военный, многодетный отец. Разговаривали про детей, и зашел разговор о детских рисунках-письмах-поделках в посылках из дома на фронт. Удивительно, что многие, оказывается, даже не достают рисунки от своих детей, а если достают, то прячут их подальше, на дно сумки какой-нибудь. От других детей, от волонтеров читают и смотрят с удовольствием.
Мне было так обидно, когда муж рассказывал, что он даже не читал письма от детей! Потому что это слишком трогательно, а растрогаться в опасных условиях он, видимо, не мог себе позволить
Оказывается, многие не читают и рисунки не разглядывают. Стараются, чтоб они вообще на глаза не попадались! Потому что слишком скучают и в душе уже на всякий случай как будто бы со всеми попрощались перед отъездом. Даже стараются не смотреть, потому что неохота расклеиться и пустить скупую мужскую слезу в окопе.
Меня это так тронуло, я даже не подозревала! Мне казалось, чем больше рисунков и поделок запихнешь в посылку — тем лучше, а для кого-то оно вот как...
«Почему наш папа не герой?»
Озадачили меня тут дети э-э-э… вопросом. Наша часть [военная] очень плодовитая на Героев России. Ну реально — там ни один случай не вызывает ни у кого вопросов. И в разговорах взрослых, конечно, такое: «ему Героя дали», «это Героя получил который». И все подобное.
А дети-то уши греют обычно, все слышат. Вот мои услышали, и вполне логичный для ребенка вопрос возник. Сначала у меня был порыв ответить типа: в каком смысле не герой? Вы обалдели? Ребята все герои! Хотела объяснить про орден Мужества, что-то еще...
Потом поняла, что для школьника уже не прокатит такое объяснение. Конечно, герой — это все понятно. Но почему Петиного и Машиного папу так все называют, а моего — нет?
А вот как объяснить ребенку, что такое звание «Герой России»? Взрослый-то понимает, а дети? Я нашлась только ответить, что «Героем России» награждают тех, кто знал, что погибнет, и все равно пошел делать что-то очень важное для своих товарищей и для Родины. Человек шел умирать и все равно готов был кого-то спасти, например, отдав свою жизнь.
Что кто-то погибает и ему дают это звание, а кто-то по счастливой случайности выживает — и его тоже награждают Звездой Героя.
Что возможность погибнуть за друга или за страну выпадает, слава богу, не каждому. Но если бы нашему папе такой страшный выбор нужно было сделать, он бы тоже принял геройское решение, скорее всего. Вот так я ответила, вроде поняли. Как бы вы объяснили?
«Расстраивает собственная раздражительность»
Муж снова в госпитале, отпуск кончился. Врач сказал, что с культей делать ничего не надо, что это обычный процесс рубцевания, рубец должен огрубеть и все такое, что это часто бывает и нужно время и терпение. Ничего пересаживать и перешивать не будут. Теперь мужа отправляют в санаторий для раненых, будет отдыхать и ждать ВВК (военно-врачебную комиссию).
Ему уже присвоили категорию Д (негоден), но на дальнейшей службе это вроде не должно отразиться. В спецназ, конечно, не возьмут, но муж не расстроен. Набегался, говорит, переводится в спокойное место.
Фото: Кирилл Брага / РИА Новости
Внимание, сейчас буду разбивать ваши иллюзии о моей доброте и терпеливости! Пытаюсь справиться со своими собственными ожиданиями от мужа! Я-то начиталась про Романа Костомарова, ждала, что муж с больничной койки — сразу в тренажерный зал. А муж уже полгода валяется, ест пиццу, конфеты и бургеры. В быту он активен, все ок, но с восстановлением физической формы не спешит.
Сначала я думала, что он восстанавливается, пусть отсыпается, отъедается, но теперь у меня закончились оправдания для него. Начинаю подзуживать, что пора в спортзал, ну покачал бы пресс на кровати, поподтягивался, поотжимался бы! Стыдно за то, что я начинаю душнить, пытаюсь набраться терпения. Уговариваю себя, что он как Илья Муромец — набирается сил перед рывком.
Расстраивает собственная раздражительность и нетерпеливость, а также иллюзия, что другой человек будет жить по тому сценарию, который ты для него приготовил. Планирую отвалить от мужа и заниматься своими делами, как посчитает нужным — так и будет тренироваться. Но как же это сложно — не нудеть!
«Стал подростком»
Немножко выпала из бложика… Честно говоря, нет ресурса, как это модно говорить теперь. Все уходит в семью, потому что, кажется, вот он и есть — ПТСР, не в учебнике, а в жизни. Знаю, что тех, кто остался без ноги/руки, ПТСР если настигает, то в среднем через четыре-шесть месяцев, а не сразу. Так у нас и получилось.
Пить — особо не пьет, но пьет чаще. Я бы не сказала, что это проблема. Проблема в том, что он стал прям подростком. Максимально уязвимый, обидчивый, тревожный, часто замыкается, сам толком не понимает, чего хочет, вплоть до бытовых мелочей, но требует громко чего-нибудь. Я прям наблюдаю регресс, как сказал бы психолог. Как у взрослого мужчины проявляются черты детские — капризность, обидчивость. Вот именно обидчивость и капризность, в двух словах! Есть еще многое другое, но вот это основное.
Я пока в замешательстве, но вида не подаю… С психологом говорить в санатории не хочет — мол, ха-ха, я-то знаю, как им отвечать! Все у меня, мол, нормально, со всем справляюсь сам! Приходится мне переламывать свое привычное поведение прямо на ходу. Стараюсь не обижаться, просто предупреждаю: остынешь — приходи, я буду ждать! И все, занимаюсь своими делами, пока не отойдет.
Иногда хочется орать: что ты от меня хочешь, ты сам определись! Но быстро осекаюсь и напоминаю себе, как ему сейчас тяжело и через что он прошел.
Занятия по тактико-огневой подготовке новобранцев
Фото: Алексей Майшев / РИА Новости
Представляю, что натянутая до звона пружина резко расслабилась и все вот это — временная дрожь пружинки. Близкому человеку непросто это переживать, конечно (я всегда оставляю за скобками, что самому мужчине еще сложнее).
Мне психолог так и сказала: в ближайший год вести себя по-матерински, так сказать. Жалеть (у себя в голове), подбадривать, все поведение спускать на тормозах, не обижаться самой, воспринимать это как симптом болезни. Точнее, болезненной адаптации
Сказала: на кашель же ты не будешь обижаться? Или на температуру? Так и тут. Стараться понять, близко к сердцу не принимать и терпеливо прощать, потому что он и сам себе не рад, и самому ему, разумеется, плохо. Ищу способы себя поддержать, чтобы быть поддержкой ему. Мне кажется это самым важным сейчас: спаси себя, чтобы спасти всех остальных! Кислородная маска и все такое. Ну, ничего. Как говорит моя бабушка, переживем, перемелется — мука будет...
«Нас ждут сотни ребят на протезах»
А вот, кстати, хотела порассуждать на тему интеграции людей на протезах в общество. Я так понимаю, что ВОВ, Афганистан, Чечня и все конфликты последних ста лет не породили столько раненых с ампутациями. До этого (и муж, и его друзья подтвердили) в основном были пулевые ранения. Теперь ***** [СВО] такова, что большинство ранений как раз осколочные. А это значит, что конечности теряют в разы больше воюющих. А это значит, что у нас будут сотни ребят на протезах через год-другой.
Уже сейчас я вижу даже в нашем городке человек семь с протезами рук и ног. Появляются стихийные места для инвалидных парковок, просто парни сами заказывают таблички «Инвалид» и ставят около парковочного места.
Мы готовы их нормально принять? Я помню, у нас во дворе дед жил без ноги, у него прям был не протез, а чуть ли не ножка от табуретки. Я его так боялась! И всегда избегала встречи с ним, перебегала на другую сторону улицы, если видела его, хромающего навстречу.
Мой старший тоже боится, видели в магазине дядю с резиновой рукой — так у ребенка реально истерика случилась, умолял уйти поскорее. Как мы готовимся сами и готовим детей к тому, что теперь люди без ног и рук будут встречаться чаще?
Когда мужа ранило, я очень долго готовила детей к встрече с ним, к протезу. Я выше писала, как я объясняла. Теперь вижу результат: они не боятся и уважают таких ребят. Знают, что парень без руки — смельчак и красавчик, который не побоялся пойти в самое пекло и оставить там руку, что он должен вызывать не страх, а уважение.
К слову, американцев, конечно, принято не любить, но посмотрите, как они внушают мысль, что человек на протезе — это человек с устройством, замещающим опорную функцию тела, а не ампутант, как у нас их называют.
Где наши такие куклы [с протезами]? Где принты на футболках? Где люди с протезами наравне с обычными людьми на рекламных плакатах?
«Отрезать успеется»
Я не уточняла, но теперь считаю нужным уточнить, что мужу оторвало именно стопу. Осталась только пятка. Почему я уточняю? Опять-таки, может, это будет кому-то полезно. Сначала мы обрадовались, насколько это возможно в таких обстоятельствах: ну, слава богу, хоть так, чем меньше оторвало — тем лучше! А оказалось, не все так просто.
Мужу с самого начала предлагали отчекрыжить ногу еще выше, по берец (нижняя треть голени примерно).
Если боец потерял именно стопу, иногда делают реампутацию прямо на месте, не спрашивают. Иногда — спрашивают. Некоторые прямо говорили: намучаешься ты с этой пяткой, приедешь еще потом к нам, лучше сразу брать выше!
Отрезают выше, потому что, как нам объяснили врачи, ампутация по Шопару (часть стопы) — это самая противная ампутация в плане протезирования. Те, кому делают по берец, месяца через четыре уже скачут на протезе. Можно и в спортзал, и бегать, и с парашютом прыгать, легче подбирать обувь. Протез функциональнее, качество жизни — лучше.
Муж отказался — мол, попробую так сначала, отрезать всегда успеется. Во-первых, потому, что все-таки можно худо-бедно без костылей и протеза хотя бы по дому передвигаться. Во-вторых, морально труднее, конечно, еще кусок ноги отрезать добровольно. Не знаю, какого качества жизни мы добьемся, но пока неудобно.
Фото: Александр Коряков / Коммерсантъ
Протез сделали нормально, вопросов нет, но его неудобно носить, потому что одна нога на три сантиметра получается длиннее, на вторую нужна стелька. Но главное, что тяжело подбирать обувь: протез никуда не влезает за счет того, что на собственную щиколотку еще и протез надет.
Вместо протеза можно носить тутор — такой полупротез, но он не дает переката стопы, поэтому все равно неудобно. Культю натирает, она деформируется, потому что площадь давления маленькая — одна пятка. Сейчас он ждет, когда будет готов башмачок-вкладыш. Такая стопа на шнуровке, грубо говоря, как ботинок. Еще скоро будет готов другой тутор, который фиксирует голень по-другому. Честно, я теперь понимаю, что врачи — не садисты, что рациональное зерно в таком предложении было.
Из всех ребят, которых мы встречали с такой ампутацией, примерно половина жалеет, что выше не отрезали, а половина довольна и так. Но муж говорит, что не жалеет, что не сделал реампутацию, и делать пока не собирается. Я это к чему: тут не просто зажил — надел протез и побежал. Куча нюансов, оказывается. Пока подбираем удобный вариант, на чем остановимся — расскажу.
«Выглядят как сосед, или электрик, или прохожий»
Знаю, что меня читают те, чьи мужья ушли на СВО по мобилизации. Первое, что я хочу сказать: я вам сочувствую. Сочувствую, честное слово! Я вижу в госпитале этих мужчин, которые еще два года назад были менеджерами, учителями, врачами, слесарями, предпринимателями, а теперь вот в госпитале без ноги на костылях прыгают.
Фото: Виктор Коротаев / Коммерсантъ
Их семьи к такому повороту готовы не были. Я тоже не была, поэтому сочувствую. Конечно, мужчинам нужен отдых. Тут не поспоришь. Уверена, что там что-то придумают. Но я не буду обсуждать вопрос ротации, мобилизации — я некомпетентна в этом.
Я точно знаю, что пашут там все наравне. И кадровые военные пашут как проклятые уже третий год, точно так же не видя семей, без отпусков и выходных. И без ротации много-много месяцев...
Можно возразить: кто на что учился… Но сами видите, что происходит. Нужна подмога. Вы можете гордиться своими мужчинами. Каждый из них мог спрятаться, уехать, ведь их никто не волок гроздьями в автобусы. Но они не стали прятаться, собрали сумки и пошли в военкомат.
Честно, я с уважением отношусь ко всем, кто находится в зоне СВО, они, безусловно, делают огромную и очень важную работу. Но те, кто пошел по повестке, меня просто завораживают своим мужеством.
Военные — у них профессия такая, Родину защищать. Не то что я обесцениваю, но все-таки они понимали, на что идут, как говорится. А вот те, кто оставил сытую жизнь, когда Родина позвала, и пошел, — вот это меня по-настоящему трогает! Я бы гордилась и для меня была бы огромная честь, что я вообще хоть по касательной участвовала в жизни такого мужчины. Настоящего мужчины (извините за штамп, но это не просто слова).
Причем мобилизованные выглядят в основном не как Рэмбо или Михаил Пореченков. Это я сужу по тем, кого в госпитале вижу. Они выглядят в основном как сосед, или электрик, или прохожий — ну обычно совсем. Мне кажется, мы не ожидали от них такого мужества! Мне кажется, и вы сами не ожидали, что окажетесь настолько сильными.
«Всем желаю дождаться своих»
Мужа отпускали на выходные, а вообще уже грядет выписка. Некоторые девушки тут писали про волнение — мол, отвыкли, как будет, когда муж вернется… Я писала уже на эту тему. Когда он первый раз приехал из госпиталя в отпуск, было тяжеловато, процесс привыкания шел друг к другу.
Фото: Кирилл Брага / РИА Новости
Сейчас у меня тоже есть такое ощущение, но оно пропадает на второй день. Сначала непривычно, когда муж приезжает домой, все-таки его два года не было, а последние месяца три он наездами из госпиталя. Сначала такая неловкость, даже тревога, когда ждешь и он приезжает, а через некоторое время — день, два — уже как будто и не уезжал. И приходит неофитский восторг, что рядом опять человек, который с тобой делит жизнь с ее радостями и трудностями.
А еще через неделю вообще возвращается все на круги своя, даже начинаешь подклевывать мужу мозг, становится все, как было. Но теперь я себя уже одергиваю — вспоминаю, как было без него тяжело. Вот про что я говорила: ценить стали друг друга больше, мягче относиться, меньше ссориться, а если и случается конфликт, то он максимум через час уже исчерпан!
Девочки, как хорошо, что они есть. И трудности все забудутся, и вот этот ПТСР (даже не ПТСР, а адаптация), которого все боятся, чаще всего при хорошем, теплом, дружелюбном отношении проходит. Всем желаю дождаться своих, и не переживайте — привыкнете и будет все, как было.
***
Хотела еще похвастаться: были в пятницу на мероприятии (кстати, пошел муж в черных берцах — сошло за туфли — и с тростью). Так вот мы, представьте себе, танцевали. Наверное, только тот, кто видел своего любимого человека в инвалидной коляске, может представить всю прелесть момента.
Танцевали недолго, минут пять, и после мероприятия на следующий день муж почти не ходил — нога офигела. Но этого было достаточно, чтоб понять: все у нас впереди! Ведь это даже без средств коррекции (тутор, башмачок, протез), а то ли еще будет, когда это средство подберем! Кто бы мне это сказал в июле, когда мы мыться заезжали на инвалидной коляске. Те, у кого мужья получили увечья, — все у вас впереди. И танцевать даже будете.
У кого близкие получили более тяжелые ранения — все равно будет лучше. В любом случае все переживется — и будет лучше. Жизнь так устроена: время — лучший лекарь и расставляет все на свои места, так что никогда не отчаивайтесь.