«Они были в этом ужасе»
После теракта в «Крокус Сити Холле», по данным Следственного комитета, опознаны 134 погибших из 144. Судебно-медицинским экспертам предстоит еще много работы. Как они действуют во время таких масштабных трагедий, что помогает понять о теракте изучение тел, можно ли опознать всех погибших и возможно ли, что кто-то из жертв «Крокуса» останется пропавшим без вести, «Ленте.ру» рассказала врач-судмедэксперт Ольга Фатеева.
«Лента.ру»: Как работают с телами жертв теракта? Какие методы используются для этого?
Ольга Фатеева: Работа, с одной стороны, ничем не отличается от обычной работы судебно-медицинского эксперта, а с другой — из-за большого числа жертв имеет особенности. Как и в других случаях, тела осматриваются на месте происшествия, руководят осмотром следователи, а эксперты выполняют свою часть работы.
Правда, зачастую осмотр затруднен или вообще невозможен, и тогда тела извлекают, собирают все фрагменты и доставляют в морг. Идентификация погибших, их останков — важная задача в случаях терактов и других происшествий с большим количеством жертв.
Сохранные тела родные опознают по привычной схеме с участием органов следствия — по фотографиям или непосредственно осматривают тело, полицейские составляют протокол опознания. Измененные тела — обугленные, фрагментированные — идентифицируют с помощью генетической экспертизы. Для сравнения родственники погибших тоже должны сдать биологические образцы
Работа судебно-медицинского эксперта с телом или фрагментом в секционном зале проходит по привычной схеме, которая меняется в зависимости от того, что произошло, и подстраивается под нужды следствия и самих экспертов. В общих чертах эта схема включает работу с направительными документами, наружное исследование тела, изъятие вещественных доказательств, внутреннее исследование, то есть непосредственно вскрытие, забор материалов для лабораторных исследований, составление диагноза и выводов о причинах смерти, характере повреждений и так далее.
При терактах, массовых катастрофах эксперт получает постановление следователя о назначении судебно-медицинской экспертизы с вопросами, на которые эксперт должен ответить в выводах, и заданиями, что нужно изъять для передачи органам следствия. Например, одежду со следами повреждений и загрязнениями, образцы волос, срезы ногтей, фрагменты кожи, костей с повреждениями, образцы крови в жидком виде и на марле — такие же задания и разные вопросы следователи пишут в постановлениях, например, при экспертизе убийств и других категорий насильственной смерти.
Наружное исследование включает в себя описание одежды, осмотр тела, фиксацию трупных изменений, описание всех особенностей и повреждений, фотографирование тела и прицельно его частей, рисование схемы повреждений.
Внутреннее исследование, как обычно, предполагает вскрытие всех полостей, извлечение и исследование внутренних органов с описанием особенностей, признаков заболеваний и, что важно, повреждений. Делаются фотографии, повреждения отмечают на схемах.
Фото: Антон Новодережкин / ТАСС
Если на экспертизу представлен фрагмент тела, какие-то пункты выпадают из плана сами собой, что-то добавляется — например, описание края и плоскости отделения фрагмента.
Часто останки бывают настолько мелкими — костный осколок, лоскут кожи, позвонок, — что наружное и внутреннее исследования сливаются в одно и занимают всего пару абзацев
По ходу вскрытия эксперт набирает биоматериал для лабораторных исследований: кровь, мочу, фрагменты внутренних органов на судебно-химическое исследование (стандартно — на алкоголь), кровь на биологическое исследование, кусочки органов и тканей на гистологическое исследование (под микроскопом), кровь, волосы, зубы, хрящи, кости на генетическое исследование — для идентификации.
Если необходимо, эксперт направляет материал на медико-криминалистическое исследование — кожу, кости для установления механизма повреждений, их особенностей. Все инородные тела, включения и наложения эксперт описывает, фотографирует, изымает для передачи следствию.
Что, кроме идентификации тел, помогает выяснить экспертиза?
Эксперт стандартно отвечает на вопросы о причине смерти, количестве, локализации, механизме образования повреждений, какой вред здоровью они причинили и есть ли причинная связь между повреждениями и наступлением смерти.
Кроме этих традиционных задач экспертизы в постановлении могут стоять самые разные вопросы — в зависимости от характера катастрофы: какой стороной тела потерпевший был обращен к эпицентру взрыва, или дистанция выстрела, или как располагался нападавший по отношению к потерпевшему в момент нанесения повреждений — такие вопросы следствие может ставить и при убийстве с одной жертвой.
Возможно ли, что от жертвы ничего не осталось, кроме пепла? Как в таких случаях можно опознать человека?
Идентифицировать человека по пеплу практически невозможно: высокие температуры разрушают белки, необходимые для ДНК-анализа, хотя генетические экспертизы пробуют проводить. Правда, я читала про прах после кремации, а не пепел с пожара и не могу сказать, делают ли их в России, не сталкивалась.
Фото: Антон Новодережкин / ТАСС
Важно, что для генетического исследования праха в нем ищут и используют мелкие, не сгоревшие до конца частицы зубов, костей, которые, как правило, все же остаются от человека. Результат таких экспертиз не гарантирован, процедура извлечения пригодного для анализа генетического материала — сложная и трудоемкая.
Вероятно, это дорогая технология и долгая? То есть применяется в исключительных случаях?
Вижу, что ритуальщики про это пишут на своих сайтах: что делают в США и Европе, не везде, и за плату (как понимаю, родные оплачивают) генетические экспертизы, например, для установления отцовства по праху.
То есть для опознания жертв теракта рутинно это не используется?
Нет, у нас вообще, видимо, это не делается никак.
Если погибший был одиноким, у него нет кровных родственников, совпадающих по ДНК, он навсегда останется пропавшим без вести?
Неопознанные тела и фрагменты захоранивают за государственный счет. Погибших, которые по сведениям могли оказаться на месте происшествия, но которых не нашли или не опознали, потом юридически должны признать пропавшими или умершими, но я не знаю самой процедуры.
Может ли так случиться, что жертва исчезнет без следа, — экспертиза на месте трагедии ничего не сможет обнаружить?
Я слышала о таких случаях при взрывах, когда люди находились очень близко или в эпицентре, потом не могли найти ничего, никаких останков, и экспертиза бесполезна, ведь ей нужны какие-то материалы, объекты исследования. Конечно, чаще все же что-то остается
В случае сильного обугливания можно по костям определить, кому принадлежат останки?
Обугливание, безусловно, затрудняет генетическую экспертизу, но шансы есть, хотя при любых катастрофах всегда остаются безымянные фрагменты, непригодные для генетики.
Фото: Валерий Шарифулин / ТАСС
Экспертам приходится собирать фрагменты человеческих тел. Как именно они определяют, кому принадлежит такой-то фрагмент? Бывают ли ошибки?
От всех фрагментов материал направляется на генетическое исследование, по совпадениям генетических кодов фрагменты группируются, результаты исследования останков сравниваются с результатами исследований биоматериалов родных погибших, устанавливаются соответствия.
Генетика стала рутинным методом работы в последние лет десять-пятнадцать. Когда-то она использовалась в редких случаях, но постепенно, особенно из-за массовых катастроф, где генетика бывает единственной возможностью опознания погибших, генетические экспертизы стали привычными. Об ошибках методики я не слышала. Ошибки человеческие, когда при очень большом количестве фрагментов можно что-то перепутать, не исключены.
Сколько по времени занимает процедура опознания тел?
Генетическое исследование в Москве в среднем занимает около двух недель, в других городах и областях может быть дольше из-за банальных логистических и транспортных проблем. Чаще всего вся процедура — провести генетические исследования всех фрагментов, биоматериала родственников, сгруппировать фрагменты по результатам, сопоставить с исследованиями родных — может затянуться на месяц или больше. Это зависит от объема исследуемого материала, от количества останков, сотня фрагментов или десятки тысяч, как при авиакатастрофах.
Фото: Следственный Комитет РФ / РИА Новости
Насколько психологически сложно работать с останками жертв теракта?
Все случаи с большим количеством жертв — природные и техногенные катастрофы, пожары, крушения самолетов, железнодорожные катастрофы, взрывы, дорожно-транспортные происшествия, теракты и тому подобное — эксперты на профессиональном сленге называют просто ЧС, чрезвычайная ситуация.
Работа по ЧС, с одной стороны, — это такая же работа, как и в других случаях, с использованием тех же самых методов лабораторных исследований, которые в принципе применяются в судебно-медицинской экспертизе, а с другой стороны — это всегда дополнительная ответственность, связанная с массовостью.
Не потому, что много смертей важнее одной смерти, а потому, что работа в таких условиях требует предельной внимательности и скрупулезности, чтобы ничего не перепутать. И в регистратуре сотни родных и близких — гораздо больше, чем обычно, — которые ждут свидетельство о смерти, чтобы готовиться к прощанию, и они в ужасном состоянии
Кто-то из коллег помнит только первые теракты и катастрофы, а потом относится к ним как к обычной каждодневной работе. Кто-то тяжело переживает. Я помню все свои случаи ЧС, но найдутся эксперты, у кого их в практике было больше.
Я много думаю, как люди проживали последние минуты, поняли ли они, что с ними происходит, а если поняли, как они были в этом ужасе и страхе. Когда падает самолет, все занимает секунды, остается надежда, что люди гибнут в неведении. Когда вокруг горит, когда убивают других людей на твоих глазах, когда ты задыхаешься, когда огонь подбирается к твоему ребенку… Я перестаю быть экспертом, я перестаю быть профессионалом, к черту такой профессионализм — я представляю себя там!
Фото: Максим Блинов / РИА Новости
Как справляются со стрессом эксперты?
В работе единственный способ справляться — это именно работать. Лидия Гинзбург писала о профессиональном притуплении эмоций у врачей.
И она же писала, что миллионы смертей ужасны только в том случае, если ужасна смерть каждого человека. Если смерть одного человека не имеет значения, то и миллионы ничего не изменят
Мое средство радикальное и парадоксальное, и я не могу его советовать: я погружаюсь до конца, проверяю новости, читаю книги, смотрю фильмы о прошлых ужасах и страданиях. Все труднее находить дно, чтобы оттолкнуться, все дольше я зависаю, все глубже приходится опускаться.